Сказочка на сон грядущий о мифических нингмапинцах и христианских младенцах.

- А вот и сказочка тебе, внучок, на сон грядущий. Да не простая она, а сверхъестественная. Слушай же, внимательно, и не отвлекайся. – Довольный рыжий пацан, укутавшись в одеяло, внимательно следил за каждым словом деда, который сидел в ногах его кровати, в тесной комнатушке бревенчатого дома. В комнате был полумрак, и бородатая дедова тень играла на стенах в мерцающем свете лучины. Дед же продолжал:
- В народе говаривают, что не где-то там, за семью морями, не где-то там, за семью долами, не в десятом царстве и не в десятом государстве, а в стороне нашей, на родимых просторах, разбросанные по Земле-матушке, как горстья зёрен горчичных, и не давным-давно, не канувши в лету, а именно здесь и прямо сейчас, живут-поживают люди странные, доселе невиданные. И что пришли они к нам не из чужих краёв диковинных, да не из заморских стран дальних, и что не топчут они наши поля хлебные чужим сапогом кирзовым. А тО шепчет народная молва, что живут они среди нас, сирых, да делят с нами краюху хлеба последнюю, и никак не отличить нам их от себя и никак не узнать, потому что и есть они, как и мы - русские. И никто их не видел никогда при свете дня белого, да никто и не ведает про них ни слов, ни имени. Всё только слухи ходят, да молва несуразная.
И говорят, что люди те, не пришлые, не басурмане какие, а нашего с тобой, роду и нашего племени. Только приходят они к нам не как все, и не аисты их, внучок приносят, да не в капустах их мамки находят, и не просто родятся они, как все обычные мальцы и девки, а перерождаются они, реинкарнируют то бишь, а то и вовсе являются эманацией!
- А ещё люди сказывают, что кто придёт к ним с раскрытой душою и чистым сердцем – намеренно али по глупости-как, назад уж не воротится, а коли и воротится, то зачарованным, и будет то мантры петь, то штаны просиживать, размахивая колокольчиками и дигугами с пурбАми метеоритными, вместо, чтоб хлеб сеять да жито жать, а то и вовсе, коли уж совсем не свезёт, будет приходить по ночам и пить кровушку младенцев християнских!
- А речи то они говорят необычные, завораживающие. Хоть и по-нашему молвят, да всё слова какие-то непонятные, и вроде и слышишь всё, да нет разумения, и вроде и понимаешь, да не всё не то. А слова их чарующие так и просят: осознай бренность бытия, освободись из круговорота Сансары, познай суть четырёх благородных истин…
Глаза деда слегка подёрнулись пеленой…
- Единство ясности и пустоты, за пределами рассудочного мышления… – еле слышно, почти неразборчиво забормотал дед.
Он немного приподнялся на кровати, поджав под себя одну ногу. После нескольких долгих, напряжённых мгновений тишины, дед вдруг закряхтел. С его уст слетело ещё несколько непонятных, но завораживающих слов: - …ригпей цел ванг, чоинг нелсум… - услыхал уже не на шутку перепуганный внучок. Дед подобрал под себя вторую ногу, выпрямил спину и пронзительный взор его подёрнувшихся дымкой осоловелых очей уставился куда-то в пространство перед ним. Через пару минут, однако же, этот монументальный силуэт начал немного накрениваться, борода упала на пышную грудь с якорями и русалками и послышалось звучное, настораживающее похрапывание.
После очередной, особо удавшейся серии храпов, уже изрядно просевший дед, внезапно выпрямился, заподозрив неладное, и огляделся вокруг. Стояла мертвенная тишина. Мальчик, укутавшись в одеяло, с ужасом сидел и смотрел на него не в силах оторвать взгляда. Дедушка улыбнулся, глядя в пространство. - Да, о чём это я говорил? – но внучок не осмеливался ничего сказать, хотя ещё недавно готов был засыпать деда вопросами - Ммм, ну да, ну да… И песни они поют, - продолжил дед, - да всё ваджрные какие-то, больше протяжные, с плясками своими небыстрыми, на мандалах, да на пуджах огненных… По спине внука опять побежал холодный озноб. Вроде бы с дедушкой всё было нормально, но что-то необычное появилось в его словах – что-то непонятное и странное, но очень чарующее.
- …А ещё, люди знающие говорят, что есть у них там институт перерожденцев ламских, и величают их не так, как нас с тобою, а по-особенному, по-тибецкаму - Тулку. Пишется это, как са-пха-рата-т’ра, шапчу – т’ру, ла – т’рул, са-ка – ка, шапчу – ку, т’рул-ку! Но это по даг-ча, внУчек, по даг-ча…
Вдруг дедуля залился приступом какого-то не очень искреннего кашля, который тем не менее очень убедительно смягчил недоумение отразившееся в круглых глазах, едва видных из одеяла.
- А сам-то я – неет… ХрестьянИн я, как пить дать. И деды все с прабабками ж тоже ж были, мы ж христианской крови, все тут, ага…
- Эээ… - как бы это…, ну так, чтоб понятней… - Дед повернулся в сторону внучка, - Н-да, - завершил он, когда увидел то, что сидело в углу.
Дедушка сел, выпрямил спину и что-то забубнил про себя, постепенно затихая. Через минуту в комнате опять воцарилось молчание. Внучок даже подумал уже, что вот, можно потихоньку слезть с кровати и быстро метнуться в туалет (ведь если разобраться, там не так уж и плохо можно поспать), но тут дед внезапно встрепенулся и посмотрел на него с той всепроникающей пронзительностью, с которой до этого он смотрел куда-то перед собой. Этого было вполне достаточно, чтобы весь ужас сегодняшнего вечера снова возвратился, только намного сильнее.
И тут дедушку понесло:
- Нингмапинцы, если хочешь знать, заради сиддх своих, на всё готовы. Они даже Родину-матушку на них променяют. И практики свои они тоже ради них делают. "...дай нам сиддх" г-рят, и, знай себе, чётки перебирают двумя перстами. Да и народ к ним подтягивается всё больше, сверхъестественным очарованный, сиддхи им, вишь, подавай. Да не то, чтоб там обычные, мирские (как у всего нормального честного люда), неет… Им подавай высшие! Не хочу, мол, ваших денег, да крыльев янгольских, побоку, мне, ви-шь, все ваши способности надмирския, клал, паимаишь, я на ваше владычество над тремя мирами чакравртинское. Им, значится, кроме полного пробуждения, и не нужно ничего вовсе, да и ещё не для себя токмо, а и для всех остальных, впридачу, не исключая ни одного чувствующего! Накипело, оно, внучек, чуешь? Хотя, с другой стороны, мож и правы они, хто их разберёт-то? Не видел, поди, никто ни разу, зверей тех диковинных, а басен, как у Крылова, Ивана Андреича, хоть пруд пруди.
- И, кстати, запамятовал я, цог сегодня, 10 лунный день, Падмасамбхава во плоти, почти шта, является всем тем, кто призывает его…
И с этими словами дед быстро подхватился, достал из особо тайной заначки бутылку водки, непочатую колбасу, отрезал и налил на алтарь, зажёг кадило и тут же вернулся на кровать уже с водкой и колбасой. В комнате сладко запахло ладаном, и стало светлее от светильника на алтаре. На стенах теперь подрагивали две дедовых тени, так что казалось, будто три бородатых деда, каждый с бутылкой и колбасой в руках посмеиваясь выплясывали, севши в круг.
Дед сосредоточился, выпрямил спину и запел, постукивая в ритм себе по коленке:
- Цог дзе до ён еше ролпей джен, цог дже цог дан ригдзин лама дан…
После продолжительных ритмических воспеваний, он произнёс ещё – алалахо, – откусил здоровый кусок колбасы, прожевал его и запил всей бутылкой водки.
Здесь наступает кульминационный момент всего рассказа, внучок уже давно лишившийся дара речи, тихонечко (чтобы разошедшийся дед, с перекошенным ртом и красными, отчего-то вращающимися глазами не обратил на него внимания и опять пристально на него не посмотрел) какает в штаны от охватившего его запредельного ужаса. Дед всё-таки поворачивается к нему:
- А ты что сидишь? Возьми, вон, колбасу – твоя она теперь, да макни безымянный палец в бутылку – капни на язык. Нето дакини любить не будут – захохотал дед.
- Бывает мне, иной раз, как станет не по себе – как затяну я, родимую, да горловым-то пением. Ух! И дед начинает громко петь хорошо поставленным глубоким басом: «Ом гатэ гатэ паргатэ…»
А как полегчает, так сижу, да беседы с Гуру разговариваю, "...Ваджра Гуру...", - говорю ему, - "Падма (мол), Сиддхи Хум (одари, то бишь)!".
Однако, здаётся мне, внучок, что про всех этих нингмапинцев, да прочих неведомых нехристей – сказки это всё. Врёт всё молва людская, и нету никаких таких чудо-юдищь бусурманских среди нас. Да и как им быть-то, коль мы сами их бы и заприметили, и изгнали бы их из матушки-земли нашей русской, русской-да-христианской, внучок! Ан, не видать супостатов… И ты тоже не бойся, засыпай спокойнёхонько, а я тебе ещё колыбельную спою, горловым пением. И дедушка затягивает, очень медленно и протяжно:
- Чан чуб сэм чог ринпоче, ма кье па нам кье чжур чиг...

Написал Д.Б.